Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

Я огляделся. Зал, в котором мы сидели, был очень высоким и просторным. Я подсчитал: двадцать пять рядов по пятнадцать стульев в каждом! Почти четыреста человек могло разместиться в этом зале!

А пока в зале было немного людей. Один за одним входили семинаристы в одинаковой форменной одежде: черные рубашки со стоячими воротничками, из-под которых выглядывал краешек белого, подпоясанные широким ремнем с пряжкой, на которой были две буквы «ШС» — «Шушинская семинария», в крепких черных ботинках. Я глянул на свои залатанные чувяки.

Семинаристы рассаживались и тихо переговаривались друг с другом, но все равно шума в зале не было.

В первом ряду сидели музыканты, прямо перед ними с потолка во всю ширину зала висел занавес из красного бархата. Он иногда колыхался, и из-за него выглядывали чьи-то головы.

Вдруг раздался звонок. Те, кто еще не занял свои места в зале, заторопились. Опять раздался звонок, за ним последовал еще один. Семинаристы стали хлопать, мы с Мемишем присоединились к ним. Потом все стихло. Не все стулья были еще заняты, сквозь широко распахнутые двери опоздавшие продолжили входить и занимать свои места. Но вот двери закрыли, и перед красным занавесом появился высокий худощавый парень.

— Учащиеся Шушинской семинарии сегодня вечером покажут вам отрывки из сатирической музыкальной комедии Кязимовского «Молла Джаби» и музыкальной комедии Узеира Гаджибекова «Аршин мал алан».

Потом парень назвал имена тех, кто принимает участие в представлении, упомянул о музыкантах и, скрылся за занавесом.

И тут же занавес неровными толчками раздвинулся в стороны.

Занавес! Это открылся не занавес в зале семинарской школы, а черная завеса, которая до того момента закрывала мои глаза!.. В этот вечер я как будто заново родился.

Если бы мне, да и не только мне, но и Мемишу, отрезали палец, мы бы ничего не почувствовали, так нас захватило все происходящее на сцене: проходимец Молла Джаби со своим приятелем обманывали крестьян, чтобы выудить у них побольше денег. Мы не думали, что перед нами актеры, так жизненно было все, что мы видели.

Мы покатывались со смеху, когда Молла Джаби, вместо того чтобы читать молитву, нараспев горевал о том, что прорвался бурдюк, из которого вытекает простокваша, предназначенная для приготовления сыра. Он причитал, а глупые крестьяне били себя руками по головам и горько рыдали.

Я так увлекся происходящим на сцене, что, увидев, как молодая крестьянка пришла к молле с просьбой написать ей заклинание от сглаза (а молла решил воспользоваться ее неопытностью и покушался на ее честь), не выдержал и громко закричал:

— Пусть убьет тебя Коран, который ты читал!

Выступающие никак не отреагировали на мой выкрик, а соседи по залу оборачивались — на одних лицах я видел улыбку, другие укоризненно качали головами. А кто-то, сидевший неподалеку от нас, довольно громко произнес:

— Дикарь!

Мемиш ткнул меня локтем в бок и прошептал, что во время представления разговаривать нельзя, а то могут вывести из зала.

Только тут я пришел в себя. Молла Джаби напоминал мне Мирзу Гулуша своими манерами и походкой. Возможно, семинарист, который изображал Моллу Джаби, где-то видел Мирзу Гулуша и подражал ему.

Я вспомнил, что и к нам в Вюгарлы являлись подобные проходимцы. Невежественные и хитрые, они обманывали крестьян, обещая написать заговоры и заклинания против сглаза, гадали, глядя в таз с водой. Однажды я из любопытства прочел молитву, написанную таким моллой для какой-то бедной женщины. На сложенной треугольником бумажке было написано по-русски: «Лошад бижит бистро». Оказывается, составитель «молитв» выпрашивал у детей, учившихся в начальной русской школе, тетради, и когда его просили написать молитву или заклинание, не особенно утруждал себя, а вырывал из тетрадки очередной лист, складывал его треугольником и вручал просителю. Чаще всего это были женщины, которые за «хорошую молитву» несли ему кто курицу, кто масло, а кто чай и соль.

Занавес закрылся. Публика громко аплодировала. А я хлопал громче всех. Многие вышли в коридор прогуляться, но я и Мемиш не вставали со своих мест. Нам казалось, что если покинем зал, то обратно нас не пустят.

К нам подошел семинарист, на рукаве которого была широкая красная повязка. Наклонившись ко мне, он негромко сказал:

— Когда идет представление, разговаривать нельзя, товарищ. А уж выкрикивать что-либо совсем нехорошо! Это может сбить с толку артистов, тем более самодеятельных.

Я покраснел от смущения. Увидев это, Мемиш толкнул меня слегка локтем:

— Ничего, не обращай внимания! Это с каждым может быть.

Прошло немного времени, и снова прозвенел звонок. И снова открылся занавес.

Аскер и тетушка Джахан говорят о женитьбе Аскера. Он не прочь жениться, но при условии, чтобы обязательно до сватовства ему показали невесту. Слуга Вели стоит в дверях и с удивлением посматривает на хозяев: где это видано, чтобы невесту показывали жениху?!

Обращаются за советом к многоопытному другу семьи Сулейману, и он находит хитроумный ход: Аскер под видом купца, торгующего вразнос тканями, предназначенными для женских платьев, обходит дома шушинцев, имеющих дочерей, и выбирает себе невесту по вкусу.

Все так и происходит. Невеста найдена. И не только для Аскера, но и для его слуги Вели, а также для самого Сулеймана!.. Устраивается судьба и тетушки Аскера — она приглянулась вдовствующему отцу невесты. И разом играются четыре свадьбы.

Я не сводил глаз со сцены. Не знаю, что больше всего мне понравилось?.. То ли игра актеров, то ли замечательная музыка…

Позднее отец Мехмандар-бека, Джаббар-бек, рассказал нам, что Узеир Гаджибеков — уроженец Шуши и что «Аршин мал алан» (что значит «Кто купит аршинный товар?») написан о действительной истории, имевшей место здесь, в Шуше. И даже имена Аскера и Сулеймана не изменены.

Я не сводил глаз со сцены; мне казалось, что мы являемся свидетелями именно сейчас происходящего в жизни. Только иногда я отвлекался из-за какого-то слова, сказанного неподалеку от меня. И тогда я понимал, где нахожусь.

«Никогда мне не стать таким, как эти семинаристы», — думал я с грустью. Но тут же дерзкая мысль впервые пришла мне в голову: «Смогу ли я когда-нибудь сам написать о своей жизни, чтобы рассказать людям, что видел, что пережил?..»

Мне стало жарко от неправдоподобности задуманного. И только благодарность к Мехмандар-беку, приведшему меня сюда, переполняла мое сердце.

Спектакль окончился. Вместе со всеми мы вышли на улицу.

Я попрощался с Мемишем, но домой не спешил. Мне хотелось вновь и вновь вспоминать картины представления, слова и фразы, которые неслись со сцены. Я